Билет на последний сеанс

продолжение

4.

Она сказала, когда я читал третью главу: « Я не знала, что так просто писать романы…»
Да, говорили, если не сказать, кричали, стараясь переубедить друг друга, до одури. Встреча при свече прошла на пошлом уровне. Было холодно. На улице подморозило, и температура в моем «офисе» упала.
Позвонили они уже после наступления темноты. Сказали, что минут через 15 будут у меня. Я только успел переодеться.
Были звонки днем. Вначале позвонила подруга Татьяны, Елена-художница, письма от которой получил накануне. Прочитав одно из двух писем, чрезвычайно расстроился. Это был как будто приговор суда. Второе письмо читать не стал. В разговоре по телефону высказал Елене кое-какие претензии. Затем сразу позвонила Таня. Видимо, из «Нефтяника» вышли со мной на связь. Известила, что ей понравились наши посиделки, и она надеется, что они были не последними. Но в эти два дня ничего не предвидится.
Тем не менее, посиделки состоялись. Женщины приехали с запахом спиртного. А у меня кроме растворимого кофе и колбасы, ничего нет, даже хлеба. Как раз к их приходу сварилась мелкая картошка «в мундирах». Таня сказала, что с работы, хочет есть. Я сходил в ларек, купил бутылку водки и булку хлеба. Надеялся, что посидим не хуже, чем в прошлый раз, хотя после письма Елены чувствовал себя не в своей тарелке.
Таня была в черных брюках и в белой вязаной кофте. По погоде одета. Так что ее очаровательных ножек увидеть не пришлось. И потому все внимание было отдано ее лицу.
Вечер начался с просмотра моих рисунков. Хотел показать только рисунок по представлению лица Тани, но она перелистала всю папку. Сидела, как в прошлый раз, справа от меня, в центре дивана. Наши руки то и дело соприкасались тыльными сторонами, и это немного щекотало нервы. Забавно смотреть на свои же рисунки полугодичной давности, да еще с гостями.
Водку во время ужина дамы пить не стали. Таня лишь пригубила. Выпить со мной на брудершафт отказалась. И во второй раз тоже отвергла подобное же мое предложение, что еще больше добавляло мне неуверенности. Я тоже почти не пил. Символически. По чуть-чуть. Потому и не пелось нам, под гитару с перетертой третьей струной. Елена закуталась в одеяло, попросила у меня шерстяные носки. Ей было холодно. А у Тани руки горячие. Я щупал ее пульс. Очень долго искал. Не медик. Нашел. Пульс ровный, ничуть не учащенный. Заглянул в глаза. Зрачки лишь слегка расширены. Никакой взволнованности, увлеченности.
После кофе пошли разговоры. В основном обо мне. Многое из своего прошлого выплеснул я в течение нашего общения, которое закончилось во втором часу ночи. Обсуждали мое семейное положение, да, в сущности, всю жизнь, начиная с первого неудачного брака.
Таня пересела на кресло, стоящее напротив. Елена сидела справа, в углу дивана, закутавшись до подбородка верблюжьим одеялом, и изредка подбрасывала реплики. Она была явно в оппозиции. Да и Таня в разговоре опровергала мои сентенции. Мы, порою, горячо спорили, и никто не желал уступить в споре. Каждый считал правым себя. Бессмысленное времяпрепровождение, не дающее ничего кроме душевной пустоты.
Говорили о моем будущем. О том, что мне желательно устроиться на работу. В общем, воспитывали меня, предпенсионера. А затем я стал объяснять свой замкнутый образ жизни, отвечая как бы на письмо Елены. И договорились мы до того, что женщины поставили мне диагноз: «мания преследования». Приводимые мною примеры из недавнего прошлого, подтверждающие непонятную возню вокруг меня невидимых структур они не принимали. А я вошел в азарт, доказывал. И это было глупо и пошло. Позднее, вспоминая эти моменты, думал, что повестушка наша зашла в тупик, и сильно сомневался, стоит ли ее продолжать. Таня тоже увлеклась дебатами, сравнивала меня с громкоговорителем на столбе, который много говорит, но если в него заглянуть, то в нем ничего нет.
Двое против одного. Диспропорция. Дискомфорт. И ни какого флирта. Нет, было немного, когда подписывал Тане стихотворение «Поэтесса». Поцеловал несколько раз ее руку. И во время прощания, перед посадкой в вызванное по телефону такси, выдалось немного «эротики». Поцеловал Таню сначала в руку, а затем и в щечку.
Была мысль остаться ночевать у меня.
- У меня там ребенок один, - сказала на это Таня.
- Ребенку двадцать лет, - резюмировала Елена.
Да, грешен, перед первым визитом дам я допускал слабоэротическую мысль о чем-то подобном. Но, как известно, они приехали в тот день вчетвером. А в этот скучнейший и, видимо, последний совместно проведенный вечер, после ярых споров, об эротике как-то и не думалось. Была бы Таня в юбчонке, возможно, и споров бессмысленных не пришлось бы поднимать.
Ближе к завершению вечера выяснилось, что следующий день у Тани некоторым образом праздничный. День рождения дочери, которой исполняется 22. Я предложил подарить дочке картину «Архитектурный аккорд», которую недавно забрал из музея. Таня сначала не соглашалась. Но все же уговорили. И она уехала с картиной. Когда я, держа уходящую гостью под руку, вел ее по темному двору к калитке, Таня как бы между прочим сказала, что ждут меня в гости.
В гости я не пожелал.

9.11.01

5.

После отъезда гостей, который оставил меня в одиночестве примерно в час ночи, я не спал до шести утра, прокручивая в голове еще совсем свежие события.
Мы отмечали день рождения моего отца, которого давно нет среди живых. Но подарки все же ему привезли. Ему – мне. В настоящий период времени отца на земле представляю я. И меня дамы поздравили, поцеловали поочередно в щеку. Подарили ежедневник небольшого формата, с записную книжку, но по объему больше, и в твердой обложке, а так же красивую, спектрально окрашенную авторучку. Еще в пакете была плитка шоколада, которую я поставил рядом с книжкой отца, повернутой к зрителям фотографией. Печенье было в пакете и керамическая кружка с ручкой внахлест и потешной рожицей.
- Вот, делай такие, - порекомендовала Татьяна.
И процесс пошел. Стол накрывал уже при гостях. Лена резала на кухне хлеб. Из гостей был еще Анатолий, на этот раз без баяна.
Татьяна приехала в шикарной шубе, и когда она, в сумерках, шла по ограде, я не сразу понял, что это за дама. Когда шубу с Тани сняли, лично я, разумеется, она осталась в длинной шерстяной юбке, зелено-серого оттенка, и в таком же френче, который затем сняла. В дальнейшем она уже ничего не снимала, в моем «офисе». И весь вечер ее можно было видеть в белой шелковой блузке с хомутообразным воротником. Не берусь точно назвать эту деталь костюма. Воротник свисал волнами, давая простор воображению относительно формы груди обладательницы этой блузки. Блузка застегивалась сзади, на одну пуговичку, оставляя открытым небольшой совсем просвет, в который, проходя сзади, мне вдруг захотелось поцеловать.
Да, были поцелуи. Все же отдалась она мне в губы, после опрокидывания стопок на брудершафт. Сама напомнила, что я хотел. Как будто прочитала предыдущую главу, которую мы в этот раз не читали. И вот я подхожу к Татьяне со своей дозой водки. Она сидит по ту сторону столика, рядом с Анатоликом. О, это отдельная тема, и о ней чуть позже. Или сразу? О том, что я ревновал, наблюдая за «голубками»? Как она трогала его то за плечо, то за предплечье. Сидела, повернувшись к нему коленками, которыми они соприкасались. А на диване, на расстоянии сидела Елена. Так распределились гости. И вообще было озвучено, что Татьяна не хотела ехать…
Она дала добро на брудершафт. Я подсел к ней. Мы чокнулись и скрестили руки. Выпили. Я обнял ее левой рукой за шею и сказав: «Всем отвернуться», покрыл ее рот своими губами, предвкушая нечто необыкновенное. «Необыкновенное» продлилось, наверное, менее секунды. Таня тут же отклонила голову влево, и мой поцелуй повис в воздухе. Я не успел понять, насколько это хорошо, насколько вкусны ее губы.
«Счастье коротко всегда…»
После этого крошечного интима я вернулся на место. Таня поднялась и стала наливать себе из чайника воду, чтобы запить не то водку, не то мой не состоявшийся поцелуй.
Был поцелуй еще один, за воротами, «на посошок», когда я провожал гостей. Уже стояла машина. Ночной таксист. Похоже, кавказец. Смотрел на меня изучающе. Таня заказала именно его. «Десятый номер».
На этот раз я поцеловал дам в обратном порядке. Вначале Лену, в руку и в щечку. Затем Таню. Так же. С небольшой разницей. Таню я поцеловал не совсем в щечку. В уголок губ. Мой язык совершил проворное движение, и его кончик успел за короткий отрезок времени побывать в образовавшемся промежутке между губами. Поцеловал ее в кончик улыбки. Она почувствовала эту мою эротическую шалость, еще чуть дальше продвинув улыбку. Доли секунды. И так хорошо! Ведро иных поцелуев не стоило бы этой полуворованной ласки.
Эти два эпизода, да смелые разговоры. Да ее взгляды прокручивал в голове, лежа на своем старом диване. И мне хотелось ее. Томление плоти нарастало. Волнами. Прибой желания. То сильнее, то ослабевая.
Фактически, это был бенефис Тани. Я дал ей говорить, подбрасывал темы. И она охотно рассказывала. Какие она подробности о себе обнародовала в минувший вечер! Какая у нее богатая сексуальная биография!
Мы говорили о таких предметах, что Анатолий однажды «взбунтовался», и пришлось временно сменить тему. Но нас тянуло к пикантным моментам эротической истины. Мы, например, стали выяснять, был ли оральный секс во времена молодости наших бабушек. И Таня уверена, что они знали все это. У нее даже как-то состоялся разговор с мамой. В деталях разговор она не передала. В общих чертах. Так что секс у нас был. Иначе нас бы не нарожали.
Наши смелые разговоры, по сути, были примеркой наших сексуальных систем ценностей. Либо, если сказать прямее, это был наш словесный половой акт при свидетелях! Я даже, по представлению, побывал в ее «лабиринте», после того, как Таня призналась, что удивила врача, собираясь рожать первенца… девственницей.
- Ну, это особенности строения организма, - сказал Анатолий.
Было что сказать и мне, но промолчал.
Конечно же, много пели. Много смеялись. Даже хохотали порой.
- Нам понравилось! – сказала Таня, когда веселье закончилось.
Я помогал ей застегивать молнию замка на высоком сапоге. То есть, стоял перед ней на коленях, обнимал ее ногу.
Оказывается, Таня не только комендантом общежития работала. Кстати, в связи с этим, одна из ее подопечных чуть не склонила ее к лесбийской любви. Были у нас и такие разговоры… Так вот, Таня, в начале восьмидесятых, ходила (не плавала – ходила) не теплоходе, по Оби, по Васюгану, до Пионерного. Я как раз в это время жил на Катальге. Возможно, возил на своем «Кразе» плиты, которые они доставляли на барже. Нет, в должности капитана Таня не ходила не теплоходе по Оби. Кашеварила. Морячка. Знает, что такое речное братство.
Еще она поведала историю знакомства с одним красавцем-чехом, под два метра ростом. Как он «кохал» ее. Как они, без толмача, понимали друг друга.
И опять испытал ревность к ее прошлому.
Мы даже танцевали немного, втроем. Анатолий выходил. Пел Хулио Иглессиас.
- Хули нам Иглессиас? – шутила Таня. Не во время танца, конечно же.
- Какой танец тебе более всего нравится? – спросил у нее.
- Танго, - и объяснила почему, - можно лучше почувствовать партнера.
И я ее, тем не менее, не пригласил. Она не смогла почувствовать меня. И мои руки почти ничего не знают о ней.

16.11.01

Продолжение следует